Тобиас Уэллс - Моя прекрасная убийца [Сборник]
— Как? — переспросил он.
— Ножницами, — сказал я и, как ребенку, изобразил двумя пальцами ножницы.
— Вы пройдете со мной в отель? — спросил он.
— Конечно, — сказал я, — если вы считаете нужным.
Врач попрощался с нами, сел на свой мопед, который я раньше не заметил, и уехал.
Мы забрались в маленький «фиат». Когда Степанович развернулся, фары осветили насквозь промокшего полицейского, который остался внизу на камнях 'сторожить труп.
— Дурацкая история! — сказал Степанович, когда мы ехали к отелю «Метрополь». И больше не проронил ни слова.
— Да, — согласился я и тоже замолчал.
Правый «дворник» у «фиата» был неисправен. Он рывками размазывал по стеклу грязь, так что я ничего не видел. Впрочем, было бы нелепо любоваться красотами пейзажа во время этой короткой ночной поездки до отеля «Метрополь», прямо у освещенного входа в который Степанович остановил машину.
Портье за стойкой вытаращил глаза, когда мы появились в холле. Мой спутник что-то сказал ему своим низким голосом и взялся за телефон, стоящий рядом с полкой для ключей. Он набрал номер и принялся говорить.
— Hui! — сказал портье, закусил губу и озабоченно посмотрел на меня.
Чертовски обидно, что я не понимаю их языка. Возникает дурацкое чувство. Кажешься себе павианом в клетке, на которого глазеют люди и отпускают всякие шуточки.
Повесив трубку, Степанович объяснил мне, что доложил обо всем своему начальству в Хвар и распорядился увезти труп.
— А теперь давайте вместе поговорим с мужем убитой, — сказал он.
— Давайте, — сказал я.
Иногда снятся кошмары, когда идешь по длинному, пустому, бесконечному коридору, не оглядываясь, зная, что там, где этот коридор все же заканчивается, тебя подстерегает беда… Такое же чувство я испытывал, когда мы отправились искать господина Цирота, чтобы сообщить ему о смерти жены.
От портье Степанович узнал, что Цирота в номере нет.
— Он собирался в бар! — объяснил он мне.
— Когда это было? — спросил я.
Степанович перевел вопрос.
Портье пожал плечами и что-то сказал, посмотрев на часы.
— Прошло около двух часов, — перевел Степанович.
По коридору мы прошли в бар, находившийся в подвале отеля «Метрополь».
Коридор был так же пуст, как в моих кошмарах, разве что здесь резко пахло табаком и вином.
Бар был тесным, с низким потолком. В красном свете здесь толпилось множество народа. Разговоры сливались в неразличимый гул. Звучала негромкая музыка — играл то ли приемник, то ли магнитофон.
Я сразу увидел Цирота. Он сидел в нише у стены, в компании какой-то четверки. Правую руку он положил на плечо толстяка, сидевшего рядом, а левой подпирал голову. Он был в стельку пьян. Другие тоже были сильно навеселе. Но Цирот их далеко превзошел. Пустые винные и пивные бутылки на столе, стаканы со сливовицей свидетельствовали, что общество гуляло по полной программе. И программа была исчерпана.
Подойдя к столу, мы услышали, как толстяк говорил Цироту:
— Это тебе надо было видеть, Эрих, тогда, в Донец-бекене… там было на что посмотреть! Никто не мог нам встать поперек дороги, точно тебе говорю, Эрих! Мы их понесли, как… Да, надо было тебе поглядеть, Эрих… А что теперь?
В припадке нежности он сжал толстыми пальцами физиономию Эриха, а потом тяжело уронил руку на стол.
Остальные трое, женщина и двое мужчин, взялись было под руки и только собрались запеть, раскачиваясь за столом, но тут подошли мы.
— Господин Цирот! — позвал я.
Он медленно поднял глаза.
— Здравствуйте, господин Цирот!
— Это к тебе, Эрих, — толкнул его в бок толстяк.
— В чем дело? — осведомился Цирот.
— Мы хотели бы с вами поговорить, — сказал я.
— Парень, а ведь я тебя знаю! — заявил Цирот, поднимаясь. Глаза его блуждали, голова тряслась. Его шатало из стороны в сторону.
— Да, — сказал я. — Виделись в Гамбурге.
Трое других вдруг грянули «Однажды на Рейне» и принялись раскачиваться. При этом женщина плечом то и дело задевала бедро Степановича.
— Выйдем-ка на минутку! — повысил я голос, потому что презрительная усмешка на лице югослава вывела меня из себя.
— Слушаюсь! — сказал Цирот и встал.
Он поднялся, вышел из-за стола, протянул руку сначала Степановичу, потом мне.
— Очень приятно, Цирот, — повторил он дважды, глупо ухмыляясь.
Мы взяли его в середину. Идти самостоятельно он был еще способен.
— Это тебе надо было видеть! — вдруг опять завопил толстяк.
— «Однажды на Рейне…» — распевали остальные.
Мы направились к выходу, и к нам тут же подскочил официант.
— Платить, пожалуйста, господин!
— Номер двадцать… двадцать… двадцать восемь!.. — еле ворочая языком, пробормотал Цирот. — Рассчитаемся завтра, приятель!
— Я бы попросил… — не отставал кельнер.
Степанович сказал ему несколько слов, которые прозвучали резко, как удар бича. Кельнер вздрогнул. «Dobre», — прошептал он, поклонился и замер как вкопанный, глядя на нас с открытым ртом.
Мы вышли в коридор и остановились.
Цирот прислонился к выбеленной известью стене и спросил:
— А в чем, собственно, дело?
— Когда вы видели в последний раз свою жену? — ответил я вопросом на вопрос.
— Она исчезла? — Он засмеялся, но вдруг смолк, обвел нас мутным взглядом и завопил, что было сил: — Где моя жена?
Несмотря на сильное опьянение, у него в голосе зазвучало какое-то беспокойство, даже паника.
— Ваша жена мертва! — с расстановкой сказал Степанович. Голос у него был низкий, бархатный.
Цирот закрыл глаза и потряс головой, как будто в уши ему попала вода.
— Что он говорит? — спросил он, вцепившись в мой рукав.
— Да, это правда, — подтвердил я. — Соберитесь, господин Цирот! Возьмите себя в руки. Ваша жена мертва!
Цирот смотрел остекленевшим взором то на Степановича, то на меня.
— Это какая-то глупая шутка, — сказал он и скривил губы в бессмысленной улыбке. — За такие шутки… я вас обоих…
Потом его пьяная ухмылка как-то сразу сползла с лица. Он посмотрел на нас с ужасом, как на привидения, и прошептал:
— Мертва?
Степанович кивнул.
— Несчастный случай? Была пьяна? — прошептал он.
— Нет! — сказал я. — Ее убили.
— Нет! Нет! — воскликнул он и замахал руками.
— Ее убили, — повторил я.
— Это так, — подтвердил Степанович.
— Где… где она?.. — дрожащим голосом спросил Цирот.
— Пройдемте с нами! — предложил я.
Мы поднялись наверх. Потрясенный известием, Цирот шел неестественно прямо, твердо ступая между нами. Никто из нас не говорил ни слова. Когда мы проходили через холл, портье что-то крикнул Степановичу. Тот только махнул рукой. На улице дождь лил как из ведра. Друг за другом мы перебежали до угла отеля, стараясь держаться под балконами. Дул сильный ветер. Было холодно и темно, хоть глаз выколи. На углу Степанович включил фонарик, сказал Цироту: «Идите сюда», — схватил его за руку и повел через дорогу. Цирот обернулся ко мне и спросил удивительно трезвым голосом:
— Где она?
— Сейчас, — ответил я.
Скоро мы были на пляже и, с трудом сохраняя равновесие на камнях, пробирались за Степановичем, который освещал дорогу фонариком.
Увидев жену мертвой, Цирот не заплакал, не закричал, не застонал. Он опустился на колени перед ней и несколько раз пробормотал ее имя — Гизела, борясь с дурнотой, явно вызванной смесью пива, вина и сливовицы.
Вскоре приехала вызванная Степановичем машина. Подошли двое парней с носилками и погрузили на них мертвое тело. Промокший до нитки полицейский молча помогал им. Халат сбился, открылась рукоятка ножа, торчащая из раны на шее.
Цирот изменился в лице, отвернулся и сжал кулаки.
Дождь стал потише, но ветер усиливался. Когда мы поднимались на дорогу, я спросил у Цирота:
— У вас есть подозрения — кто мог убить вашу жену?
— Не знаю, — сказал он. — Она хотела пойти купаться, и мы из-за этого чуть не поссорились. Я считал, ч'тю это… это… глупо. По ночам нормальные люди не купаются… Но ей хоть кол на голове теши! Пошла! А я отправился в бар, так как разозлился и решил промочить горло. Думал, она зайдет за мной, когда вернется. А потом мы разговорились с этими, из Гельзенкирхена. Ну, и вот…
— Когда вы пришли в бар? — спросил я.
Степанович, который внимательно слушал нас, кивнул в знак того, что хотел задать тот же самый вопрос.
— Когда? — переспросил Цирот, — да сразу же, как жена ушли к морю. На часы я не посмотрел… Простите, мне что-то нехорошо. Я бы выпил кофе!
— Было бы лучше, если бы вы пошли спать! — посоветовал я.
— Еще один вопрос, пожалуйста, — вмешался югослав.
Мы стояли под балконом, укрывшись от дождя.
— Слушаю вас, — сказал Цирот.
— Вы видели свою жену? — спросил Степанович и, когда заметил, что Цирот не понял, взглянул на меня.
